Наиболее прямым и проторенным в сегодняшней поэзии путем слияния филологии с собственно поэзией является путь автометаописания. Усилившаяся автометаописательность современной поэзии является также наиболее ярким проявлением в ней не только лирического, но и «филологического я», о котором велась речь выше.
Если вглядеться в тексты современных поэтов, отмеченные уже органической для их авторов филологической рефлексией, то развитие автометаописательности в них и предстанет не столько как наращивание новых формальных приемов, сколько как усложнение субъектной структуры этой лирики, в которой к «лирическому я» явно добавилось это «филологическое я».
Такое «филологическое я» становится одной из многочисленных ипостасей Автора уже в канонически «автометаописательном» произведении – в «Поэме без героя», где сознание автора декларируется как пространство не только и не столько порождения текста, сколько как пространство наблюдения над автономно «становящимся» текстом, не зависящим от воли автора. Вообще способность к автономизации тех или иных уровней текста и отдельных компонентов художественного мира произведения, к некоему «отчуждению» этих компонентов от автора уже в самом тексте – это тоже очевидная примета «автометаописательной» стратегии. Автокомментарий – это уже изначально предполагающаяся возможность видеть свой текст извне.
Одним из следствий развития такой «внеположной» тексту, «филологической», нацеленной на автометаописание позиции автора в современной лирике стало, к примеру, игровое отторжение понятия «лирический герой» от «я» автора в целом ряде текстов (в какой-то степени можно даже говорить о неприменимости понятия «лирический герой» в его каноническом значении к творчеству многих современных поэтов, где авторское «я» выявляет себя принципиально иными способами).
При этом ироническое «отчуждение» своего лирического героя в творчестве современных поэтов порождается именно развитой филологической авторефлексией, не позволяющей без иронии воспринимать свое художественное «я» как воплощение почтенной теоретико-литературной категории.
Приведем несколько примеров такой «игры» с теорией литературы, взятых из текстов В. Коркии, Б. Гребенщикова и Т. Кибирова:
Я как-никак Лирический Герой
и как-никак Советского Союза!.. [Скоропанова И. С. Русская постмодернистская литература: Учеб. пособие для студентов филол. ф-тов вузов. – М.: Флинта: Наука, 1999. – 607 с., с. 542]
Мой лирический герой сидит в Михайловском саду,
Он курит папиросы у всех на виду,
Из кустов появляются Иван и Данило,
Он глядит на них глазами;
Он считал их персонажами собственных книг,
Он думает, не стал ли он жертвой интриг,
Он думает, не пил ли он чего-нибудь такого,
Дык не пил, елы-палы… [Гребенщиков Б. Песни. – Тверь: ЛЕАН, 1997. – 528 с., с. 305]
…себе писать с темна и до утра:
«Пора, мой друг, действительно пора.
Успехов в личной жизни, милый мой.
Ну, будь здоров, лирический герой!
Геройствуй помаленечку, дружок,
и с Божьей помощью мы свой отбудем срок» [Кибиров Т. «Кто куда – а я в Россию…». – М.: Время, 2001. – 512 с., с. 495].
В приведенных примерах интересно сходство иронизирующего отстранения лирического героя от автора при ярко выраженной разнице пафоса самих текстов: у Коркии явственно ощущается политизированная интонация соцарта, у Гребенщикова – дух митьковского нонконформизма, а у Кибирова – его всегдашняя апология вольной пушкинской поэтической приватности. Автометаописательность является также заметной чертой поэзии Л. Лосева, в большой мере реализуя его «филологическое я». Так, с полным «обнажением приема» автометаописательная стратегия реализована, например, в стихотворении «18-20 сентября 1989 года», нарочито «шершавая эстетика» которого (умышленно небрежная рифмовка, бессистемные перебои ритма, тяжеловесный синтаксис с максимально «неудобным» порядком слов) наглядно воплощает лейтмотивную идею стихотворения: «Пиши, говоришь, как живешь? Вот и пишу коряво. // Живи, как пишешь, говоришь? Вот и живу» [Лосев Л. Собранное: Стихи. Проза. – Екатеринбург: У-Фактория, 2000. – 624 с., с. 267].
Но, как было отмечено выше, автометаописательность современной поэзии реализуется, прежде всего, на субъектном уровне – в «филологическом я», проявляющем себя в качестве основного субъекта. Именно так, вокруг этого «филологического я», сформирована и субъектная основа поэзии Л. Лосева. Так, своего лирического героя Лосев чаще всего позиционирует именно как профессионального филолога.
Занятия филологией в той или иной ее форме (преподавание, академические исследования, в числе которых – написание книги об эзоповом языке в русской литературе, редакторская работа в «Костре», подготовка к докладам и т.п.) – это постоянно упоминаемые в стихах Лосева автобиографические детали, которые становятся также доминантными и в отношении его героя. Например, свой поэтический автопортрет Лосев составляет по преимуществу из «профессиональных» самообозначений: «Левлосев не поэт, не кифаред. // Он маринист, он велимировед, // бродскист в очках и с реденькой бородкой, // он осиполог с сиплой глоткой…» [Лосев Л. Собранное: Стихи. Проза. – Екатеринбург: У-Фактория, 2000. – 624 с., с. 206].
В другом стихотворении в качестве главного занятия своего героя он называет преподавание русской литературы – причем, в русле основной темы своих научных изысканий («эзопов язык»): «я обучал иноземца читать между строк» [Лосев Л. Собранное: Стихи. Проза. – Екатеринбург: У-Фактория, 2000. – 624 с., с. 211].
Автор: Т.А. Пахарева