Определенная  филологическая  маркированность  отличает  и  индивидуальную поэтическую мифологию Лосева. Так, среди его излюбленных объектов поэтической  рефлексии  и  мифологизации  –  персонажи  и  события,  вошедшие в историю литературы. Например, в его индивидуальной мифологии  заметное  место  занимает  образ,  который  условно  можно  назвать  образом  «литературного  ада»,  который  выстраивается,  в  частности,  в  таких  стихотворениях,  как  «Вплоть  до  ада»,  «31  октября  1958  года»  и  «День  писателя». В первом из них в иерархии адских казней самая тяжкая ждет «тех,  кто в Елабуге // деньжат не подбросил, еды не принес» [Лосев Л. Собранное: Стихи. Проза. – Екатеринбург: У-Фактория, 2000. – 624 с., с. 71].

Во втором  поэт   размышляет о тоскливом, как неподвижная вокзальная очередь «между  грязных  колонн»  [Лосев Л. Собранное: Стихи. Проза. – Екатеринбург: У-Фактория, 2000. – 624 с.,  с.  236]  (здесь,  кстати,  Лосев  «переадресовал»  пастернаковский  «талон  на  место  у  колонн»  его  гонителям  и  предателям  цехового  писательского  братства),  потустороннем  будущем  тех  писателей,  которые приняли участие в травле Пастернака (31 октября 1958 года – это дата  того собрания московских писателей, результатом которого стала резолюция с  требованием изгнать Пастернака из СССР). Наконец, в третьем из названных  стихотворений  путь  писателя  в  ад,  собственно,  и  обрисован  как  путь  коллаборациониста,  перебежчика  из  пространства  «ворованного  воздуха»  в  изобилующее  земными  благами  предательское  пространство  «разрешенной»  литературы («Уж как везло! Уж так везло! // Он в общем знал, что это зло, // но  бес, щекочущий в ребро, // шептал: ништяк, добро, добро!» [Лосев Л. Собранное: Стихи. Проза. – Екатеринбург: У-Фактория, 2000. – 624 с., с. 313]).  

Другие  примеры  поэтической  и  одновременно  филологической  рефлексии  Лосева над  персонажами  и  событиями  словесности  –  это  и   написанные вслед мандельштамовским «Стихам о русской поэзии» «Выписки  из русской поэзии», и насквозь литературный образ Петербурга, сотканный из  мотивов  и персонажей Серебряного  века,  в  стихотворении  «ПБГ»,  название  которого самим автором расшифровывается в подстрочной  сноске  не просто  как  аббревиатура  названия  города,  а  как  анаграмма  «Поэмы  без  героя».  Расшифровка загадки героя ахматовской поэмы подобным образом положена в  основу не только этого стихотворения, но и статьи Л. Лосева «Герой «Поэмы  без  героя»  [Лосев Л. Герой «Поэмы без героя» // Ахматовский сборник. 1. – Париж. Институт славяноведения, 1989.],  так  что  в  вышеупомянутом  стихотворении  граница между филологическим  текстом  и  текстом  поэтическим  становится  прозрачно-проницаемой до полного метатекстуального слияния первого со вторым.  Филологическая рефлексия по поводу историко-литературных фактов и  персонажей  становится  в  художественном  мире  Лосева  способом  символического  «присвоения» этих персонажей и событий. Так возникает не  только  сотканный  из  «серебряновековых»  аллюзий  лосевский  ПБГ,  но  и,  например,  «свой  собственный»,  лосевский  Маяковский  в  стихотворении  «Юбилейное», который «трогает, рифмой звеня, // игрушечным ножичком Бога,  //  испуганным  взглядом  меня»  [Лосев Л. Собранное: Стихи. Проза. – Екатеринбург: У-Фактория, 2000. – 624 с.,  с.  287]. 

Такому же филологическому и одновременно  интимно «присваивающему» переосмыслению подвергаются в других стихах Лосева почерк  Достоевского  или  Пушкинские  места  в  одноименных  стихотворениях,  а  визит  к  Пастернаку,  описанный  в  стихотворении  «30  января  1956  года»,  предстает  моментом  посвящения  в  поэты,  поэтической  инициации  и,  следовательно,  ключевым  событием  всей  индивидуальной поэтической мифологии Лосева:  

Все, что я помню, – день ледяной,  

голос, звучащий на грани рыданий,  

рой оправданий, преданий, страданий,  

день, меня смявший и сделавший мной [Лосев Л. Собранное: Стихи. Проза. – Екатеринбург: У-Фактория, 2000. – 624 с., с. 272].

Отметим попутно, что это стихотворение продолжает значимый для акмеистов  и  убедительно  разработанный  в  их  поэзии  мотив  «передачи  лиры»,  поэтического  ученичества  (см.,  например,  ахматовские  и  гумилевские  посвящения  Анненскому);  этот  мотив  в  современной  поэзии  в  интонации,  близкой  интонации  лосевского  стихотворения,  звучит  и  у  Е.  Рейна  в  стихотворении «В последний раз», посвященном встрече с Ахматовой.     

Автор: Т.А. Пахарева

Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.