Одним из моментов «преодоления символизма»  для  акмеистов  было  преодоление  той  подчиненности  этического  начала  эстетическому, которая утвердилась в эпоху господства символизма. Связывая  этот момент нового  обретения четкой  этической иерархии ценностей в мире  акмеистов с их возвращением к традиционной религиозности, К. Мочульский  писал в 1923 г.: «Символизм считал мир своим представлением, а потому Бога  иметь  не  был  обязан.  Акмеизм  поверил,  и  все  отношение  к  миру  сразу  изменилось.  Есть  Бог,  значит,  есть  и  «иерархия  в  мире  явлений»,  есть  «самоценность» каждой вещи. Этика превращается в эстетику – и все: словарь,  образы, синтаксис отражают эту радость обретения мира – не символа, а живой  реальности. Все получает смысл и ценность: все явления находят свое место:  все весомо, все плотно» (Цит. по: [Зобнин Ю. В. Странник духа (о судьбе и творчестве Н. С. Гумилева) // Н. С. Гумилев. Pro et contra. – СПб.: РХГИ, 2000., с. 42]).

Мысль об ослаблении этического  начала  в  эпоху  символизма как  об  ахиллесовой  пяте  всей  культуры  Серебряного  века,  не  давшей  России  таких  ценностей,  которые  смогли  бы  уберечь  ее  от  катастрофы,  звучала  и в русской философии (Н.  Бердяев). Акмеистическая «тяга к историческому  бытию» требовала неигрового отношения к системе ценностей и возвращала, прежде всего, к ответственному этическому выбору, поскольку в наступившей  эпохе  слово слишком быстро,  бесповоротно и буквально, не символически, обращалось в сферу поступка. В сущности, акмеисты  воплотили  в  своем  творчестве  и  в  своих  судьбах  уже  новый по сравнению с поколением fine de siecle тип поколения – очень близкий  тому,  которое  М. Волошиным  (он,  правда,  писал  о  Франции) было  названо  «поколением 1914 года» [Волошин М. Путник по вселенным. – М.: Советская Россия, 1990. – 384 с., с. 131 – 135]. 

Исчерпанность релятивистской позиции постмодернизма сегодня констатируется  уже  многими  художниками  и  исследователями  искусства.  Сошлемся здесь на авторитетное для нас мнение И. П. Смирнова, который в интервью  Н.  Григорьевой,  озаглавленном  «Критика  критики»,  в  сущности,  говорит о бесплодности не только критического дискурса постмодернизма, но о  бесплодности  постмодернизма  в  целом  –  именно  в  силу  разрушения  ценностных  иерархий:  «Одно  из  имен  постмодернизма  –  постисторизм.  В  постистории никто не ставит вопроса о существовании ценностей, потому что в  этом хронотопе нет развития, и, следовательно, нет превосхождения того, что  было сделано раньше. …все большее и  большее количество интеллектуалов  ощущает  исчерпанность,  закат  парадигмы  классического  постмодернизма,  начавшегося  в  60-е  годы.  Думающие  люди  ищут  выхода  из  этой  явно  обветшавшей  системы  идей,  требовавшей  так  называемого  неавторитарного  мышления,  которое…  довело  культуру  до  того,  что  чем  меньше  критик  замечает ценность литературного произведения, тем релевантнее оказывается  его собственное место в культурно-информационном процессе»  [Смирнов  И.  П.  Критика  критики  (интервью,  данное  Н.  Григорьевой)  // Новое лит. обозрение. – М., 2000. – № 6(46), с. 354 –  357]. 

Автор: Т.А. Пахарева

Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.