Наконец, качественно новой функциональностью в «элегическом эпосе» Рейна наделяются приемы кинематографической поэтики. Усиление «кинематографичности» поэтического  текста  можно,  по  нашему мнению, связывать также с акмеистической поэтикой.

Безусловно, вся  поэзия ХХ века  так  или  иначе  реагировала  на  стремительный  взлет  самого  молодого  из  искусств:  кинематографическая  «монтажность»  текстов  Андрея  Белого  (оговоримся,  что  монтаж  как  таковой  не  квалифицируется  нами  как  специфически кинематографический принцип; о развитии принципов монтажа  в драматургии см., например, [Корзов Ю. И. Драматургическая поэтика Пушкина в контексте исканий  русского  и  западноевропейского  театра  //  А.  С.  Пушкин  и  проблемы  мировой культуры: Рус. лит. Исследования: Сб. науч. тр. – Вып. I, т.1. –  К.: Логос, 1999. – С. 31 – 38.]), многоаспектная связь с кинематографом  поэтики  футуристов  –  это  уже  аксиоматические  истины,  так  что  сам  факт  взаимодействия  с  киноэстетикой  не  является  специфическим  признаком  ни  одной из поэтических школ ХХ века. Не только акмеисты, но и символисты, и  футуристы,  и  вся  поэзия  этого  столетия  испытала  на  себе  чары  этого  «движущегося  ребуса».  Однако есть  существенные  отличия  в  восприятии  каждым  из  главных  поэтических  течений  начала  века  и  киноэстетики, и кинореальности в целом. Этими отличиями  обусловливается  и  разница  в  функциях  элементов  поэтики  кино  в  творчестве  поэтов-символистов,  футуристов или акмеистов.  

В системе миропонимания символизма кино часто становится аналогом  неподлинной, «диаволической», фантомной реальности,  частью  «страшного  мира» личин и безжизненных явлений, лишенных  сущности,  одной из форм  «электрического  сна наяву».  Так, например, кино в стихотворении А. Блока  «Искусство – ноша на плечах…» предстает именно метафорой обманчивости  жизни: «в мурлыкающем нежном треске // Мигающего cinema» жизнь выглядит  блестящей  приманкой,  хотя  реальность  таит  в  себе  не  осуществление  блестящей  мечты,  а  лишь  «усталость»  и  повторение  уже  пережитых  обольщений: 

А через год – в чужой стране:  

Усталость, город неизвестный,  

Толпа – и вновь на полотне  

Черты француженки прелестной!.. [Блок А. А. Собр. соч.: В 8-ми т. – Т.т. 1 – 8. – М.-Л.: ГИХЛ, 1960 – 1963, т. 3, с. 115]

Еще более выразительно частью блестящего,  но  неподлинного  бытия  кино предстает в стихотворении В. Брюсова «Электрические светы» 1913 г., в  котором  «современные поэты»  становятся  магами  электрического мира,  преображающего, как в кино, «всю ложь, всю мишуру, всю бренность» жизни:  

Что было красочным и пестрым,  

Меняя властным волшебством,  

Мы делаем бесцветно-острым,  

Живей и призрачней, чем днем [Брюсов В. Я. Собр. соч.: В 7-ми т. – Т.т. 2-3. – М.: Худ. лит., 1973-1974, т. 2, с. 165].

В  той  фантомной  реальности,  которой  живет  современный  город,  самое  призрачное и признается самым живым. Мир «электрических светов» от начала до конца обращен в потусторонность, и ее лучшим выражением становится у  Брюсова киноэкран: «И с нами – каждый на экране, // И, на экране кто, – мы с  ним!»  [Брюсов В. Я. Собр. соч.: В 7-ми т. – Т.т. 2-3. – М.: Худ. лит., 1973-1974,  т.  2,  165].  Знаменательно, что  пишет  в  1927  г.  о  мифологии  электрического света А. Ф. Лосев в «Диалектике мифа»: «Свет электрических  лампочек  есть  мертвый,  механический  свет.  Он  не  гипнотизирует,  а  только  притупляет,  огрубляет  чувства.  /…/  В  нем  нет  благодати,  а  есть  хамское  самодовольство  полузнания…  Электрический  свет  –  не  интимен,  не  имеет  третьего измерения, не индивидуален. В нем есть безразличие всего ко всему, вечная и неизменная плоскость… Электрическому свету далеко до бесовщины.  Слишком он уж неинтересен для этого. Впрочем, это, быть может, та бесовская сила, про которую сказано, что она – скучища пренеприличная. Не страшно и  не  гадливо  и  даже  не  противно,  а  просто  банально  и  скучно.  Скука –  вот  подлинная  сущность  электрического  света.  /…/ Нельзя  любить  при  электрическом  свете;  при  нем можно только высматривать жертву. Нельзя молиться при электрическом свете, а можно только предъявлять вексель» [Лосев А. Ф. Из ранних произведений. – М.: Правда, 1990. – 656 с, с. 439 – 440].  

Автор: Т.А. Пахарева

Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.