Main Menu

Поиск

Варапаев.ru - официальный партнер хостинга Beget

Рассмотрим  некоторые  особенности  художественного  восприятия  времени  у  Ахматовой  и  Мандельштама,  которые  собственно  и  формируют  модель времени катастрофического.

Как  представляется,  в  историческом  самоощущении  Ахматовой  и  особенно Мандельштама воплотилось именно то различие между Серебряным  веком  и  собственно  ХХ,  о  котором  сказано  в  финале  романа  Б. Пастернака  «Доктор  Живаго»:  «Так  было  уже  несколько  раз  в  истории.  Задуманное  идеально,  возвышенно,  –  грубело,  овеществлялось.  (…)  Возьми  ты  это  блоковское «Мы, дети страшных лет России», и сразу увидишь различие эпох.  Когда  Блок  говорил  это,  это  надо  было  понимать  в  переносном  смысле,  фигурально. И дети были не дети, а сыны, детища, интеллигенция, и страхи  были не страшны, а провиденциальны, апокалиптичны, а это разные вещи. А теперь все переносное стало буквальным, и дети – дети, и страхи страшны, вот  в чем разница» [Пастернак Б. Собр. соч.: В 5-ти т. – М.: Худ. лит., 1989 – 1992, т. 3, с.  510].

Буквальную перекличку с Пастернаком дает  творчество Мандельштама 30-х гг., в котором катастрофичность личного бытия  в истории часто передается соединением мотива ужаса с мотивом детства. Это  можно  наблюдать  в  таких  стихах, как    «Неправда»  («Я с горящей  лучиной  вхожу…»),  «С миром державным я был лишь ребячески связан…»,  «Нет, не  спрятаться  мне от великой муры…». Образ  «трамвайной  вишенки страшной  поры» в последнем из перечисленных стихотворений, предельно выразительно  передающий семантику детской беззащитности перед силами истории, кладет в  основу  одного  из  своих  лучших  стихотворений  уже  в  1990-х  гг.  Ю.  Левитанский  («Это  Осип  Эмильич  шепнул мне  во  сне…»),  обобщая  его  до  эмблемы всей русской поэзии в ее историческом бытии [Левитанский  Ю.  Д.  Когда-нибудь  после  меня.  –  М.:  Изд-во  «Х.Г.С.»,  1998. – 608 с., с. 591-592].

Наступление этого столетия кардинально меняет не только карту Европы,  но  и  ощущение  «места  человека  во  вселенной»  (Мандельштам).  Посткатастрофическое, трагедийно-шоковое ощущение мира зафиксировано,  например,  в  знаменитом  пассаже  из  «Египетской  марки»  Мандельштама:  «Страшно  подумать,  что  наша  жизнь  –  это  повесть  без  фабулы  и  героя,  сделанная  из  пустоты  и  стекла,  из  горячего  лепета  одних  отступлений,  из  петербургского  инфлуэнцного  бреда»  [Мандельштам О. Соч.: В 2-х т. – М.: Худ. лит., 1990.,  т.  2,  с.  85].  Такое  посткатастрофическое  ощущение  случайности,  фрагментарности  бытия  в  творчестве  Ахматовой  и  Мандельштама  окрашивается  трагедийно:  у  Ахматовой – в упорных и обреченных попытках сохранить памятью «осколки  разбитого вдребезги» (в этом смысле показательно название цикла «Черепки»),  вопреки  отрывочности,  фрагментарности  собственной  речи,  часто  определяемой у  Ахматовой  как  «бред»,  «бормотание»;  у Мандельштама  –  в  отважной и точной фиксации тех «птичьих прав», на которых «и не живет, и  все-таки живет» человек в постапокалиптическом мире. 

Осколочность ощущения  себя  в  мире  после  катастрофы  затем,  в  постмодернизме, трансформируется: постмодернизм демонстрирует уже некое изживание катастрофы, адаптированность к ней. Здесь уже нет трагедийности,  как  нет и  «я»  как  такового  –  не  столько  «нулевая»,  сколько  «энтропийная»  степень письма исключает саму возможность появления трагического. В этом  смысле  Ницше,  провозгласивший,  что  на  смену  девизу  «Incipit  tragedia»  приходит «Incipit parodia» [Ницше Ф. Соч.: В 2-х т. – М.: Мысль, 1990., т. 1, с. 493], был прав. Благодаря этой общности посткатастрофического ощущения своего бытия в мире – и разнице в наличии (отсутствии) трагедийно личного модуса в тексте – именно акмеисты (да еще  Пастернак – тоже, как известно, «поэт в катастрофе») попадают, в частности, в  качестве неких гротескных «первопредков» ААА и Оськи в постмодернистский  фантомный мир романа В. Сорокина «Голубое сало»  (о мифологизации образа  Ахматовой в этом романе см.: [Пахарева Т. А. Сказка о черном яйце: К вопросу о постмодернистской  мифологизации образа Анны Ахматовой // Анна Ахматова: эпоха, судьба,  творчество. Научный сборник. – Симферополь, 2001. – С.116-122]). 

Автор: Т.А. Пахарева

Предыдуща статья здесь, продолжение здесь.

***

*****