Очень тесно были связаны с театром кабуки многочислен­ные сибаидзяя (театральные чайные дома). В них театралы могли поесть, договориться о местах в театре, оставить свои вещи, отправляясь в театр, посидеть, поговорить с друзьями. Эти чайные дома были также приличной заменой домов свиданий.

Именно здесь актеры могли встречаться со своими покрови­телями. Обстановка этих заведений становилась все более бле­стящей, популярность их росла. Вскоре и они стали предме­том заботы властей. Рад ограничительных распоряжений обру­шился на эти дома, однако не дал заметных результатов.

Тормозила развитие театра кабуки и система законов, уста­навливавших для каждой социальной группы горожан определен­ный регламент в отношении одежды, жилища, пищи и т. п. Ак­терам театра кабуки, как театра горожан, не разрешалось по­являться на сцене в костюмах из парчи, шелка и других доро­гих тканей. За нарушение этих установлений театральные деятели подвергались тюремному заключению.

Интерес к дорогой одежде очень характерен для традицион­ной японской культуры. В классической литературе, начиная с «Гэндзи моногатари», придворного романа конца X - начала XI ве­ка, обычно приводятся самые детальные описания платья. Этот интерес возрос с развитием искусства ткачества после приезда китайских ткачей в Сакаи в конце XVI века и после утверж­дения квартала Нисидзин в Киото как основного центра тка­чества. В течение XVII века достижения в искусстве ткачества и крашения превратили интерес к красивой одежде в страсть.

Богатые костюмы из парчи и шелка были существенной частью драмы ноо и как основной красочный элемент в значи­тельной мере определяли эффектность ее представлений. Очень выигрывали от богатых костюмов и спектакли кабуки, и потому запрещение этих костюмов было для театра чувствительным огра­ничением.

Запрещение мотивировалось правительством соображениями морали. Феодальное правительство не одобряло слишком соблаз­нительное изображение «веселых кварталов» и их обитательниц. Эти кварталы с домами любви, чайными домиками и прочими увеселительными заведениями занимали особое место в жизни старого японского города. Это были, пожалуй, единственные уголки в средневековой Японии, где не играла роли сословная принадлежность. Только там горожанин мог чувствовать себя равным самураю или даже выше его. Блестящая обстановка и шумная жизнь «веселых кварталов» были материалом для наи­более красочных сцен большинства исторических и всех быто­вых пьес кабуки. И поскольку все это весьма привлекало саму­раев, изображение этой жизни, такой яркой, подрывало не толь­ко моральные устои, но и иерархическую социальную систему феодализма.

Различные ограничительные меры принимались правительст­вом и в отношении архитектуры, обстановки и оборудования театров. Но, несмотря на неодобрение властей, театры расширя­лись, их оборудование совершенствовалось, и пышные костю­мы так или иначе снова появлялись на сцене кабуки.

Существовали запретительные законы, касающиеся содер­жания пьес, которое могло оказать на зрителей нежелательное моральное или политическое влияние. Драматургам запрещалось затрагивать современные события, действующими лицами кото­рых являлись представители правящего класса. Поэтому созда­телям пьес для кабуки приходилось прибегать к камуфляжу: смешивать факты и вымысел, путать хронологию, изменять име­на героев, место действия и т. д.

Цензура пресекала все попытки написания пьес, обладаю­щих реальной социальной и политической значимостью, но иду­щих вразрез с интересами правящей верхушки. Поэтому запре­щенный материал тщательно вуалировался. Так, в своих истори­ческих пьесах Тикамацу иногда как бы случайно упоминал о скандалах, касающихся высокопоставленных лиц его времени, маскируя эти упоминания рассказом о событиях прошедшего века и соответствующим изменением имен героев. Правда, мас­кировка была достаточно прозрачной, и зрители все понимали. Иногда бывало, что, казалось бы, безобидный юмор переходил в политическую сатиру. Такая сатира, направленная против сёгуна Цунаёси, оказывавшего чрезмерное покровительство животным, от которого страдали люди, была, например, в пьесе Тикамацу «Монах Сагами и тысяча собак» («Сагами ню до сэмбики ину»), поставленной в Осака в 1714 году. Тикамацу не был за нее на­казан лишь потому, что Цунаёси вскоре умер, а Иэнобу - его преемник - отменил законы о животных, осмеянные драматургом; кроме того, эта пьеса была поставлена в Осака, далеко от ре­зиденции Токугава. Критическая направленность отдельных пьес кабуки очень привлекала горожан, но не способствовала завое­ванию расположения властей.

Последовательное рассмотрение законов феодального пра­вительства, направленных на ограничение развития кабуки и установление контроля над ним, показывает, что правительству приходилось уступать под давлением интересов театра. Власти сталкивались не только с петициями руководителей театра, но и с постоянным непослушанием законам со стороны руково­дителей театра, актеров и драматургов, а также публики. Пра­вительство потерпело поражение почти по всем пунктам: все более фундаментальная конструкция театров, хорошо оборудо­ванные сцены, великолепные театральные чайные дома, упот­ребление париков и богатых костюмов, введение в пьесы слег­ка завуалированных эпизодов из современной жизни и т. д.

Автор: Л.Д. Гришелева

Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.