Действительно, возникают проблемы с выяснением того, что именно изображено. В качестве примеров я беру классический комментарий И. В.  Левочкина к прекрасному миниатюрному изданию «Инициалы XI–XVI веков». Вот его описание буквицы «Буки»: условный контур инициала заполнен изображением бегущего человека (рис.  7).

Рис. 7. Буквица Б.  Онежская Псалтирь. 1395. Л. 111 об.

Между тем, я очень серьезно сомневаюсь, что это — бегущий человек.  Текст, который открывается этой буквой, — «Блажен муж». Иконографически, если мы возьмем параллели и в западноевропейской книжности, то мы увидим, что это, скорее всего, изображение коленопреклоненного человека. Если мы, в целом, даже затрудняемся сказать, кто это, то уж, что это за по-за, или что это за эмоциональное состояние, тем более невероятно трудно определить.

Другой пример — инициал «Веди». Образован, как пишет Лёвочкин, из  фигуры  воина,  мечом замахнувшегося на сидящего у его ног зверя (рис.  8).

Рис. 8. Буквица В. Евангелие и Апостол апракос. XIV в. Увар. 379. Л. 47 об

Ничего не говорится о смысле этого изображения. Просто описывается сама буквица.  Есть интересное сопоставление тех миниатюр, о которых я уже говорил, с открывающимися ими текстами. Например, инициал «Буки», который образован из фигуры человека, сидящего под деревом и греющего у костра руки (рис. 2).

Это изображение, по описанию Лёвочкина, скорее всего, связано с текстом псалма, который он открывает — «блажен муж, который  не ходит на свет нечестивых, и не стоит на пути грешных, и не сидит в собрании развратителей». Там есть и продолжение — «и будет он как дерево, посаженное при потоках вод, которое принесет плод свой во время свое,  и лист которого не вянет, и во всем, что он ни делает, успеет» (Псалтирь 1).

Надо сказать, что вообще связь буквицы со смыслом текста, который она открывает — достаточно сложная проблема. Всё это требует очень серьезного прочтения и разъяснения. Конечно, не исключено, что все эти изображения и подписи к ним никак не связаны с самой буквой, а являются только плодом буйной фантазии книжного художника. Однако презумпция сознательных изменений текста, которую продекларировал в свое время Д. С. Лихачев, заставляет нас исходить из предположения, что и изображение и текст к нему, если таковой имеется, должны быть связаны. Если не с текстом, который открывается этой буквицей, то с символическим восприятием буквы как таковой.

Дополнительным аргументом к этому могут являться сходные изображения буквиц, сопровождающих один и тот же текст в нескольких рукописях. Вот пример, инициал «Слово» в виде какого-то морского животного в так называемом «Евангелии Кошки» конца XIV в. (рис. 9).

Рис. 9. Буквица С. «Евангелие Кошки». Евангельские чтения 1390-х гг. Л. 287 об.

А вот «Евангелие Хитрово» (рис. 10), текст один и тот же, хотя транскрипция разная в обоих текстах.

Рис. 10. Буквица С.  «Евангелие Хитрово». Нач. XV в. Л. 42 об.

Мало того, и в третьем тексте — Евангелие Успенского собора Московского Кремля начала XV века (рис. 11) — текст тот же самый, транскрипция другая, но не изменяется только одно — буквица, которой этот текст открывается.

Рис. 11. Буквица С. Евангелие Успенского собора Московского Кремля. Нач. XV в. Л. 13.

Или вот скажем Евангелие из Спасо-Андронникова монастыря начала XV века (рис. 12) — текст тот же самый, буквица точно такая же.

Рис. 12. Буквица С. Евангелие из Спасо-Андроникова монастыря. Нач. XV в. Л. 7 об

Я не исключаю, что это может быть один и тот же художник, или группа художников, или одна школа. Однако любопытно то, что этот текст занимает разное место в кодексе. Скажем, в первом случае это 287 лист  (оборот), во втором — лист 42, в третьем — лист 13-й, в четвертом лист  7-й (оборот). Но текст открывается одной и той же буквицей. Вряд ли это случайно. Ясно, что сам художник-миниатюрист связывал этот текст именно с этой буквицей и с этим изображением. Почему и как я не знаю. Иногда очевидность мешает нам понять, о чем идет речь.

Кстати сказать, мысль о том, что буквицы имеют какие-то смысловые наполнения, нам не до конца ясные, не нова. Она высказывалась еще в 1913 году А. И. Некрасовым и была повторена А. Н. Свириным. Эту же идею поддерживал и Л.В. Черепнин. Согласно наблюдениям этих исследователей, в обычные темы тератологических композиций буквиц художник вкладывал смысл, который теперь скрыт для нас. Если это действительно так, то буквицы древнерусских книг могут рассматриваться в  качестве  своеобразных ключей к  пониманию символических  значений букв кириллицы в древнерусской культуре. Это можно считать рабочей гипотезой. Она, безусловно, нуждается в самой серьезной проверке.

Автор: И.Н. Данилевский

Предыдущая статья здесь.