В японской классической поэзии Сайгё оставил один из самых заметных следов. Его поэзия обладает огромной притягательной силой, которая основана на искренности и реалистичности изображаемых явлений, а также на глубочайшем таланте и великолепном поэтическом мастерстве

Потомок знатного самурайского рода, ставший буддийским монахом для того, чтобы получить больше свободы, которую можно потратить на созерцание прекрасного и сочинение стихотворений, в конце концов добился своего, став одним из самых выдающихся японских поэтов.

Сайгё – непревзойденный мастер классической танка, гармония которой была впитана им с детства, прошедшего при тогда еще блистательном и утонченном Хэйанском дворе. Именно эта гармония – очень шаткая, непостоянна и динамичная стала квинтэссенцией творческого сознания Сайгё.

Неудивительно, что именно такая модель гармонии была создана именно японцами, живущими в стране, где землетрясений, тайфунов и других природных катаклизмов происходит больше, чем во всем остальном мире. Ведь когда не знаешь, что случится буквально в следующий момент, будешь ли жив через несколько минут или тебя поглотит разверзшаяся трещина или смоет громадная волна, станешь дорожить каждым моментом своей жизни и замечать такие мелочи, на которые при другом раскладе не обратил бы внимания.

Вот и Сайгё, несмотря на своё самурайское стремление к смерти и буддийское отношение к миру как к иллюзии, остро чувствовал каждое мгновение этого мимолетного бытия. И это он с потрясающей реалистичностью отразил в своих стихотворениях.

Конечно, стихи тогда в Японии из высшего сословия не сочинял разве что ленивый, поскольку не уметь сложить танка тогда означало тоже самое, что не уметь читать, но это были хотя и изысканные, но не глубокие и не насыщенные чувством произведения.

А основным чувством, которое положено в основу большинства танка Сайгё была печаль по такой мимолетной, но от этого еще более дорогой красоте. Можно сказать, что суть творческого, да и человеческого мировоззрения Сайгё выражено в следующем его пятистишии:

Ах, если бы в нашем мире

Не пряталась в тучи луна,

Не облетали вишни!

Тогда б я спокойно жил,

Без этой вечной тревоги... (Перевод В. Марковой)

Здесь мимолетность природной красоты ассоциируется у поэта с недолговечностью человеческого существования, символом которого являются, по сути, все объекты, окружающие человека в этом мире. Это и старая вишня, и полуразрушенный дом, и запущенный пруд, и обветшалая крыша, и многие другие, казалось бы, ничем не примечательные образы, которых у Сайгё очень много, и именно они особенно пронзительны.

Сайгё был буддийским монахом, и канон предписывал ему отринуть этот мир ради достижения духовного совершенства. Однако поэт так и не смог перебороть себя и стать хладнокровным и спокойным отстраненным наблюдателем. Его душа, его сознание, его эмоции присутствовали во всем, что он видел и слышал вокруг. И всё это он блестяще выразил в своих танка.

Непрочность и мимолетность бытия не могли оставить поэта равнодушным, он, не участвуя физически в том, что происходило тогда в Японии, духовно и эмоционально пропускал это через себя. Но самой большой его любовью была природа. Именно в ней он находил утешение от долгих размышлений о бренности всего сущего. Красота природы залечивала его душевные раны, но и наносила новые, поскольку была очень уязвима и мимолетна.

Но не будь этой мимолетности, что тогда будет делать человек?! Не станет ли для него этот постоянно прекрасный мир своеобразной «золотой клеткой», не наскучит ли ему очень и очень скоро? И тогда снова придется скитаться, как большую часть своей жизни делал Сайгё, пройдя вдоль и поперек чуть ли не всю Японию.

Потрясающе, но в мире, где не было газет, книг, радио и телевидения, не говоря уже о сотовой связи или Интернет, поэтическая слава летела впереди Сайгё, его с почетом встречали в монастырях и феодальных замках отнюдь не только потому, что он принадлежал к знатному роду, его учениками стремились стать многие, а его манере старались подражать все, кто имел хоть какое-то отношение к поэзии.

Учеников у Сайгё было много, именно они записывали его стихи, часто сочиненные на ходу, что позволило дожить многим его произведениям до наших дней, а также его высказывания о поэзии и поэтическом творчестве.

Великие и уходят по-особенному: в одном из своих стихотворений Сайгё пожелал покинуть этот мир «весенней порой кисараги при свете полной луны», и это пожелание сбылось в 1190 году, когда он ушел из жизни в тот же самый день, в который, по легенде, покинул мир и Будда Гаутама.

Вечная память тебе, о Великий!

Автор: Дмитрий Варапаев

Читайте также статьи о поэзии эпохи Нара, эпохи Хэйан и великом поэте Басё.