Для понимания духа поэзии Пушкина важно одно обстоятельство: неоднократная перепечатка «отрывка из письма» — только пример уникальной творческой уверенности в том, что его мысли, его картины и образы, его поэтические находки — словом, его жизненный и духовный опыт обладают несомненным правом па всеобщее оглашение. Здесь нет ни грана самоуверенности, высокомерного самоупоения или чего-либо подобного. В своем завещании — знаменитом «Я памятник себе воздвиг...», созданном на исходе дней, поэт сам строго и точно объяснил людям, за что он прежде всего имеет право на подобную уверенность:

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я Свободу

И милость к падшим призывал.

Только зрелый поэт, в зените признания и гражданского самоопределения, мог так сказать о себе. Но самопознание подспудно росло издавна. Подробнее об этом скажем после, а пока обратимся к границам нашего предмета.

Настоящий очерк — не история пушкинской лирики, хотя бы в лучших ее образцах. Во-первых, и этих лучших образцов не сосчитать, — да и кто возьмется за такое занятие? А во-вторых, хронологическая последовательность создания лирических стихов или иных произведений с «лирическим элементом» не образует еще основы для приближения к сути лирического мира Пушкина. Охватить его в целом, во всем разнообразии форм, невозможно во многих томах специальных исследований, тем более в маленькой книжке. Даже об отдельных стихотворениях Пушкина пишутся большие книги.

В чем же суть лирического рода поэзии и чем он принципиально отличается от двух других родов художественной литературы — эпического и драматического?

Очень часто в обиходе лирику отождествляют со стихами. Большие стихотворные произведения обычно называют «поэмами», а относительно малые — «лирикой». Это неверно — такое приурочение совсем внешнее, оно почти не задевает особенностей художественной мысли. Действительно, большинство лирических произведений, причем не только русских, но и иностранных, написаны в стихах. Но далеко не все стихи свидетельствуют о присутствии поэзии, не говоря уж о лирике.

Трактат гениального М. В. Ломоносова «Письмо о пользе стекла» писан в стихах. Но, несмотря на всю прогрессивность излагаемой в нём научно-промышленной программы, оно никакого отношения не имеет не только к лирике, но и к поэзии вообще. Это, кстати, отмечал и Пушкин. Трактаты о свойствах стекла и минералов, об арифметических и грамматических правилах быстро и очень далеко уходили из «словесности», — после XVIII века стихотворство укрылось под защиту поэзии.

Однако ведь и не вся настоящая поэзия, даже в стихах заявленная, есть лирика.

Существует некое устойчивое свойство, позволяющее видеть при всех изменениях единое качество определенного литературного рода. Поэтому и едкая горечь поэтических признаний Гейне, и тяжелые предчувствия Блока, и «красношелкий огонь» монологов Маяковского — все это лирика.

Каковы же родовые особенности, отличающие лирическую поэзию вообще?

Прежде всего, идя от поверхности, это явно выраженная эмоциональность, присутствие «чувства», определенной взволнованности. Однако сведение лиризма всецело к эмоциональности может быть терпимо лишь в бытовом обиходе, — оно мельчит и обедняет суть лиризма. Эмоциональность является лишь предосновой собственно лирического выражения характера. Еще Добролюбов, который неоднократно и настойчиво говорит о «чувстве» (и о «разнообразных чувствованиях») как об условии лирической поэзии, наряду с этим со свойственной ему отчетливостью выдвигает понятие «мысли» как основы жизни всякого поэтического, в том числе и лирического произведения. Однако и наличие художественной мысли само по себе тоже, попятно, еще не образует специфики лирического рода. Ее образует наличие образа лирического переживания.

Это уже не просто «чувство» и не просто «мысль», и даже не просто «чувство», просвеченное «мыслью»: это художественная мысль, данная в форме непосредственного переживания. По сравнению с ним все особенности изображения, все красочные детали, все словесные находки — только возможные средства передачи. И от того, насколько уверенно и сразу любой образ лирического произведения служит таким средством перехода, а еще ближе — превращения переживания поэта в акт сопереживания читателя или слушателя, прямо зависит мера лиричности поэтического произведения. Если такое предварительное условие соблюдено — перед нами лирика в настоящем, подлинном, точном значении этого слова. Конечно, лирическое произведение может быть более или менее талантливым, совершенным, захватывающим воображение и чувство, — это уже другой вопрос.

Мы определили выше, что лирическое переживание, нашедшее свою форму, свой материал выражения, знаменует собою начало творчества. К изначальному душевному состоянию, к исходным мыслям и намерениям такое переживание относится как некий результат к породившему его процессу. Применительно к лирической поэзии это прекрасно сформулировал Гете в своей автобиографии «Поэзия и правда»: «То, что меня радовало или мучило или вообще занимало, я стремился превращать в образ, в стихотворение, и тем сводить счеты с самим собой... Я старался отделаться от того, что меня мучило, песенкой, эпиграммой, каким-нибудь стишком...» [Гете. Собр. соч., т. IX. М., Гослитиздат, 1935, с. 301, 805]. Здесь особенно важен этот момент избавления от беспокоившего, волновавшего, мучившего состояния, момент преодоления его путем снятия в стихотворении, момент творческого пересоздания. Сохраняющее тепло и трепет живого душевного порыва переживание уже становится фактом искусства, чем-то искусно сделанным.

Автор: В. Сквозников

Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.

***

*****