Представляется,  что  усиление  в  современной  поэзии  интенций,  направленных  в  сторону  «мирового  поэтического  текста»,  усиление  ответственности  за  свое  слово  перед  великими  предшественниками  до  некоторой степени повторяет ситуацию, в свое время пройденную акмеизмом, а  затем – в конце 50-х-начале 60-х годов – поколением Бродского: это ситуация  разрыва  в  культуре  и  сознательной  попытки  его  преодолеть. 

Акмеисты,  в  частности, Ахматова и Мандельштам, последовательно и концептуально стали  вести свой диалог с мировой поэзией и – шире – мировой культурой именно с того  момента,  как  ими  были  осознаны  масштабы  наступившей  «всемирной  пустоты». Аналогичным образом такой же разрыв в ткани культуры ощутило поколение Бродского, как свидетельствует он сам: «…мы начинали на пустом –  точней, на пугающем своей опустошенностью – месте и …скорей интуитивно,  чем  сознательно,  мы  стремились    именно  к  воссозданию  эффекта  непрерывности культуры…» [Бродский И. Сочинения в четырех томах. – Т.т. 1 – 4. – СПб.: Культурно-просветительское  общество  «Пушкинский  фонд».  Издательство  «Третья волна» (Париж – Москва – Нью-Йорк). – 1992 – 1995., т. 1, с. 14].  

Таким же ощущением  «пугающей  опустошенности»  окружающего  культурного ландшафта, на фоне которой всякая культуросозидающая работа  становится героическим противостоянием этой пустоте, проникнуто, например, одно из самых концептуально значимых, программных стихотворений Е. Рейна  – «Четыре»:  

В «Астории» в номере пышном  

мы пили вино вчетвером,  

сражаясь своим рукописным  

и устным своим языком.  

С тем русским, скорей угро-финским,  

ходившим вокруг ходуном,  

возлюбленным и ненавистным  

наречием-веретеном.  

……………………………….. 

…Нас четверо было, и всякий  

глядел за окно на Исаакий,  

закутанный в дым шерстяной…  

…А в номере пышном и голом  

глагол оставался глаголом,  

монгол оставался монголом,  

ревела орда за спиной [Рейн Е. Избранные стихотворения и поэмы. – М.; СПб.: Летний сад, 2001. – 702 с., с. 175 – 176].

Оставляя  в  стороне  многочисленные  аллюзии,  которыми  проникнуто  это  стихотворение, обратим лишь внимание на образ «орды за стеной». Эта орда в самом  сердце  Петербурга,  возле  Исаакия,  сразу  напоминает  о  «скифском  празднике  на  берегу  Невы»  в  стихотворении  Мандельштама  «Кассандра»,  посвященном Ахматовой. Если в символистской мифологии, как известно, миф о «панмонголизме» обладал особой, роковой притягательностью, и увлечение «новым скифством» было характерно именно для позднесимволистского круга,  то  у  акмеистов  никогда  не  существовало  иллюзий  относительно  «свежей»  крови,  которую  может  влить  в  жилы  одряхлевшей  старой  культуры  «новое  варварство». И в сборнике «Tristia» Мандельштама, и в стихах «Белой стаи» и «Anno  Domini»  Ахматовой  насильственный  разрыв  культурной  цепи,  нарушение механизма культурной преемственности воспринимается только как  гибель  культуры,  как  катастрофа,  не  имеющая  никакого  «очистительного»  смысла,  – бессмысленная  и беспощадная.

В стихотворении  Рейна оппозиция  «глагол  – монгол» наделена тем же смыслом: в «глаголе» воплощено начало  культурной  созидательности,  которому  противопоставлено  смыслоразрушительное  и  знаменующее  собою  гибель  культуры  понятие  «орды».   Устремленность  одновременно  к  узкому  кругу  друзей- единомышленников  –  и  к  «великим  собеседникам»  как  единственная  возможность  преодоления  культурного  провала,  разрыва  фиксируется  и  В.  Кривулиным: «…Пространство  общения  приобрело  четко  выраженное  вертикальное  измерение,  исключив  многих,  подавляющее  большинство  современников…, но зато обретя – в качестве живых, постоянных собеседников  – Тютчева и Данте, Баратынского и Чурилина, Сей-Сенагон и Луи Бертрана. А  рядом  с  ними  –  ничуть  не  умаляясь  соседством  с  великими  мастерами  прошлого – совершенно по-иному зазвучали голоса моих друзей: Елены Шварц  и  Александра  Миронова,  Олега  Охапкина  и  Петра  Чейгина,  Володи  Кривошеева и Тамары Буковской, Игоря Бурихина и  Ольги Седаковой, Льва  Рубинштейна, Сергея Стратановского и Александра Ожиганова» [Кривулин В. Охота на мамонта. – СПб.: Издательство Русско-Балтийский информационный центр «БЛИЦ», 1998. – 336 с., с. 89].

Автор: Т.А. Пахарева

Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.