В связи с путями развития и трансформации в поэзии ХХ века гумилевских принципов историзма необходимо отметить еще одно обстоятельство. Проблематика духовного становления, осуществляемого в историческом бытии человека, заданная Гумилевым, в контексте ХХ века высветила еще одну тему, присутствующую в его поэзии достаточно последовательно, хотя и в имплицитном виде: это тема экуменического восприятия религии. Если в воспоминаниях современников Гумилев предстает ортодоксально православным человеком, то в его стихах создается образ веры, воплощающий скорее характерные для второй половины ХХ столетия воззрения о том, что все мировые конфессии – это разные тропинки, ведущие к общей вершине.
Экуменизм, на «профанном» уровне дублирующийся глобализацией в экономике, становится все более заметным явлением в духовной жизни современного человечества, и в поэтическом мире Гумилева с присущей ему прозорливостью предвосхищен этот этап исторической эволюции религиозного чувства. Буддийские мотивы метемпсихоза, кельтский друидизм и христианская идея спасения едва ли не равно значимы в художественном мире поэта, а образом универсальной религиозной прародины становится образ Африки. К экуменизму влечет, прежде всего, гумилевское понимание акмеизма как максимального «расцвета всех духовных и физических сил» [Гумилев Н. С. Соч.: В 3-х т. – М.: Худ. лит., 1991., т. 3, с. 117] личности (о чем уже шла речь выше), что полностью совпадает с экуменическими принципами: в частности, принцип «нераздельности и неслиянности» в применении к двум основным ветвям христианских Церквей, сформулированный Халкедонским собором, предполагает именно «полноту раскрытия каждого из спорящих духовных направлений и их неотъемлемость друг от друга (друг-для-друга-бытие) в общей заботе об Ойкумене» [Шрейдер Ю. А. Послесловие к интервью с о. Р. Скальфи «Движение к экуменическому сознанию» // Вопросы философии. – М., 1991. – № 5. – С. 87 – 94, с. 94].
В конечном счете принцип нераздельности и неслиянности применим «к отношению всех мировых религий друг к другу и арелигиозным духовным поискам общечеловеческих ценностей. Принцип нераздельности и неслиянности ориентирует на то, чтобы не пытаться строить Вавилонскую башню из отдельных церквей, религий и духовных учений, но стремиться каждому возрастать духовно, что подразумевает духовную открытость сознания» [Шрейдер Ю. А. Послесловие к интервью с о. Р. Скальфи «Движение к экуменическому сознанию» // Вопросы философии. – М., 1991. – № 5. – С. 87 – 94, с. 94]. Подобный универсализм религиозного мировосприятия был свойственен не только Гумилеву. В частности, Бродский, очередной раз подтверждая свою позицию «притяжения – отталкивания» от Гумилева, говорит в эссе «Профиль Клио» о том же: «Метафизических возможностей человека вполне достаточно, чтобы допустить сосуществование вероисповеданий, не говоря уже об их слиянии. \…\ Поэты в целом дают нам лучшее доказательство такой совместимости, потому что центробежная сила стиха часто уводит их далеко за пределы доктрины…» [Бродский И. Сочинения Иосифа Бродского. Т.т. 4 – 7. – СПб.: Пушкинский фонд, 1998 – 2001, т. 6, с. 101]. Еще более выразительно формулирует Бродский свою позицию в выступлении на Мандельштамовской конференции 1991 г.: «Я думаю, что культура на сегодняшний день – по крайней мере по тому материалу, который она в себя вбирает, религиозному или какому угодно,… переросла ту доктрину, которой она довольно долго служила. (Убежденно.) Никогда она, между прочим, и не была собственностью этой доктрины, начнем с этого. Она служила христианству, но, я думаю, она до известной степени на сегодняшний день, если так можно взглянуть ретроспективно, переросла христианство, как, впрочем, и любую доктрину, которой она служила.\…\ Я думаю, что культура – явление кумулятивное, оно включает в себя массу вещей, да? И было бы разумнее говорить о пропорции христианской тематики и христианского мироощущения, скажем, в «культурной массе» Мандельштама, нежели ставить вопрос, христианский он поэт или нет…» (Цит. по: [Ранчин А. «На пиру Мнемозины»: Интертексты Бродского. – М.: Новое литературное обозрение, 2001. – 464 с., с. 144 – 145]). Нет нужды доказывать очевидное и говорить о том, что в поэзии самого Бродского, как и в поэзии Гумилева, мы находим реализацию всех вышеупомянутых «метафизических возможностей» в полной мере.
Автор: Т.А. Пахарева