Полное слияние пространства личной памяти с мемориальным пространством документальной киноленты происходит в стихотворении «Памяти 10 марта 1966 года». «На старой-старой хроникальной ленте» день похорон Анны Ахматовой становится средоточием памяти о ней и всех «друзьях последнего призыва». При этом кино предстает не только формой памяти, но и формой самой жизни. После слов «Что делать нам? Нам остается жить» в последней строфе стихотворения реальная жизнь друзей, «оставшихся жить» после похорон Ахматовой, полностью трансформируется в киножизнь:
И вы, друзья последнего призыва,
кто разошелся по чужим углам,
еще вот здесь, на старой ленте, живы,
еще шумит, галдит без перерыва
немая речь с подсветкой пополам [Рейн Е. Избранные стихотворения и поэмы. – М.; СПб.: Летний сад, 2001. – 702 с., с. 322].
Примечательно, что похороны Ахматовой в связи с мотивом памяти как кинофильма возникают с уже иными акцентами в маленькой поэме «Хроника. 1966». Если кино в предыдущих текстах выступало как память о жизни и даже форма самой жизни как «прошлого в настоящем», то здесь кино в соположении с реальностью смерти, а не жизни, скорее выявляет свою «профанную» природу. Киносъемка здесь является едва ли не основной деталью, квинтэссенцией той похоронной суеты, с помощью которой облегчается адаптация живых к главному смыслу происходящего: «ТЕПЕРЬ ОНА БЫЛА. А мы остались» [Рейн Е. Избранные стихотворения и поэмы. – М.; СПб.: Летний сад, 2001. – 702 с., с. 633]. Кино даже становится не столько профанной, сколько «медиативной» формой, посредничающей между реальностью живых и реальностью смерти, между жизнью «до» и жизнью «после» этого дня. Недаром в самом торжественном обряде отпевания, в самом течении церковной службы «люди киностудий» оказываются едва ли не столь же значимыми вершителями обряда, что и священники:
…Настоятель
собора, дьяконы и причт ведут неведомую
мне, невеже, службу. Горит подсветка.
Кутик Соломон, толстяк, пальто он скинул,
просит тех, кто в кадре, из кадра выйти,
а иных войти. И люди, облеченные доверьем
автокефальной православной церкви,
согласно указаньям Соломона
все это делают. (Но это так – штришок!) [Рейн Е. Избранные стихотворения и поэмы. – М.; СПб.: Летний сад, 2001. – 702 с., с. 630].
При всей подчеркнутой комментарием в скобках ироничности этого пассажа, основной его смысл прочитывается именно в указанном ключе, так же, как и деталь, связанная с поиском деревянного креста для могилы Ахматовой, – такой крест в отмерянные четыре часа до похорон оказывается возможным изготовить только на Ленфильме, из досок, предназначенных для декораций к фильму «Три толстяка», который в это время снимал там Баталов. В этом смысле совершенно логично появление в другом тексте Рейна, в поэме «Второе мая», риторического вопроса: «Экран и саван, может, вы – родня?» [Рейн Е. Избранные стихотворения и поэмы. – М.; СПб.: Летний сад, 2001. – 702 с., с. 560].
Автор: Т.А. Пахарева