Другая же особенность мировосприятия, общая у БГ с Гумилевым, – это  осознанное стремление «держаться корней» (БГ), в том числе и «корней нашей  веры»  (Гумилев), в соединении с тенденцией к религиозному и культурному  синтезу  в  творчестве,  с  проникновением  далеких  от  русской  традиций  в  собственный художественный мир (в применении к национальной идее об этой  особенности в поэзии Гумилева см.:  [Паздников  П.  В.,  Сафарова  Т.  В.  Образ  национальной  культуры  в художественном  сознании  Николая  Гумилева  //  Сто  лет  Серебряному веку: Материалы Международной научной конференции: Нерюнгри, 23-25 мая 2001 г. – М.: МАКС Пресс, 2001. – С. 91 – 96., с. 91  –  96]). Сходство усиливается  еще и тем, что в качестве такого  «другого» религиозного контекста у обоих  поэтов чаще всего выступает буддийский  (или индуистский) Восток. Так или  иначе,  это  размыкание  границ  христианского  мировосприятия  и  у  БГ,  и  у  Гумилева  открывает  простор  идее  множественности  воплощений души. А  с  нею, в свою очередь, связываются важные для творчества обоих поэтов мотивы  анамнезиса и самоидентификации, поиска своего истинного, изначального «я».  Присутствие  этих  мотивов  в  таких  текстах  Гумилева,  как  «Прапамять»,  «Сонет»  («Я,  верно,  болен:  на  сердце  туман…»),  «Деревья»  и  др.,  самоочевидно. Но и в творчестве БГ этот мотив декларируется настолько часто  и прямо, что можно считать его ключевым в формировании гребенщиковского  художественного мира:

Ты встанешь из недр земли исцеленный,         

Не зная, кто ты такой… [Гребенщиков Б. Песни. – Тверь: ЛЕАН, 1997. – 528 с., с. 195];         

Если бы я умел видеть,         

Я увидел бы нас так, как мы есть:

Как зеленые деревья с золотом на голубом… [Гребенщиков Б. Песни. – Тверь: ЛЕАН, 1997. – 528 с., с. 215];

Завидую вашему знанию, что я – это я… [Гребенщиков Б. Песни. – Тверь: ЛЕАН, 1997. – 528 с., с. 202]; 

Прими свое имя и стань рекой… [Гребенщиков Б. Песни. – Тверь: ЛЕАН, 1997. – 528 с., с. 245].

И  Гумилев,  и  БГ  в  своих  текстах  в  равной  мере  охотно  обращаются  к  традиционным формам выхода к сакральному сверхзнанию  – это формы сна,  прежде  всего,  и  измененных  состояний  сознания,  размыкающих  границы  повседневного  бытия.  Но  в  рамках  этого  типологического  сходства  отображения  форм  мистического  опыта  встречаются  и  такие  совпадения  текстов  БГ  и  Гумилева,  которые  свидетельствуют  о  пересечении  их  индивидуальных  художественных  миров.  Так,  гумилевский  Актеон,  рассчитывая получить откровение во сне, говорит:

Я буду спать, не закрывая глаз.         

И, может быть, проснусь наутро богом [Гумилев Н. С. Соч.: В 3-х т. – М.: Худ. лит., 1991., т. 2, с. 216].

У БГ в стихотворении «Как движется лед» (оно входит в альбом «Десять стрел»  –  один  из  самых  «сакрализованных»  альбомов  БГ,  насыщенный  мотивами,  отсылающими к сфере религиозно-мистических переживаний) обнаруживаем,  фактически, парафраз этой реплики:

Ты ляжешь спать мудрый, как слон,         

Проснешься всемогущий, как бог [Гребенщиков Б. Песни. – Тверь: ЛЕАН, 1997. – 528 с., 206].

Даже  если  «Актеон»  и  не  является  актуальным  чтением  для  БГ  и  такое  совпадение текстов  – не аллюзия, а случайность, то тем симптоматичнее это  совпадение  –  как  знак  «органической»  близости  поэзии  БГ  к  гумилевскому  типу художественного мышления.

Однако  гумилевские  аллюзии  (сознательные  или  бессознательные)  обнаруживаются и в других балладах БГ. Прежде всего, хотелось бы обратить  внимание на гумилевский контекст в  «Гарсоне №  2» и  «Центре циклона». В  первом  случае  в  качестве  источника  аллюзий  нам  видится  «Заблудившийся  трамвай», во втором – «Пьяный дервиш» Гумилева. Начнем с последнего. И у Гумилева, и у БГ с первых строк задается мотив опьянения и связанный с этим  состоянием  «качающийся»,  «маятниковый»  ритм  чередования  основных  контрастных образов:

Камень черный, камень белый,         

Много выпил я вина… [Гумилев Н. С. Соч.: В 3-х т. – М.: Худ. лит., 1991., т. 1, с. 301];         

Вчера я пил и был счастливый,         

Сегодня я хожу больной… [Гребенщиков Б. Песни. – Тверь: ЛЕАН, 1997. – 528 с., с. 370].  

Сюжет обоих текстов представляет собой вариацию на тему «in vino veritas». У  Гумилева выражением этой мысли становится узнавание торжественной тайны,  что «мир лишь луч от лика друга, // Все иное тень его». У БГ символом такой  истины становится сам образ «центра циклона» – почти что священный центр  мира, где «снежные львы и полный штиль». Наконец, непременным мотивом,  сопровождающим  в  обоих  текстах  эту  идею  познания  священной  истины,  становится мотив смерти. У Гумилева он выражен буквально:

Вот иду я по могилам, где лежат мои друзья,         

О любви спросить у мертвых неужели мне нельзя?         

И кричит из ямы череп тайну гроба своего:         

Мир лишь луч от лика друга, все иное тень его!   [Гумилев Н. С. Соч.: В 3-х т. – М.: Худ. лит., 1991., т. 1, с. 301]  

У  БГ  мотив  смерти  присутствует  иносказательно,  в  образе  обреченного  на  смерть камикадзе, с которым сравнивает себя герой баллады: 

А в нашем полку все – камикадзе,         

Кто все успел – того здесь нет;         

Так скажем «Банзай!» и Бог с ней, с твердью… [Гребенщиков Б. Песни. – Тверь: ЛЕАН, 1997. – 528 с., с. 370]

Однако обретение сакральной истины в вине как сюжет и у Гумилева, и у БГ –  скорее  исключение,  чем  правило  (вообще  тема  опьянения  у  БГ  достаточно  детально  разработана,  но  скорее  в  русле  традиции,  связанной  с  образом «проклятого поэта» – от французских поэтов и Блока до Высоцкого). Более же  типичным для обоих в связи с темой поиска сакральной истины является сюжет  о  путешествии  в  запредельные  пространства,  характерными  примерами  которого являются «Заблудившийся трамвай» и «Гарсон № 2». Если маршрут в  потустороннее пространство у Гумилева прочерчен вполне в соответствии со  сказочно-мифологическим каноном – через три реки («Через Неву, через Нил и  Сену») «по трем мостам», – то у БГ этот путь подвергнут легкой модернизации:  в роли трех рек выступают три улицы, но тоже вполне мифологизированные в  современном культурном контексте:

Я вышел пройтись в Латинский Квартал,         

Свернул с Camden Lock на Невский с Тверской…   [Гребенщиков Б. Песни. – Тверь: ЛЕАН, 1997. – 528 с., с. 365]

Любопытно  при  этом,  что  «Невский  с  Тверской»  становятся  единым  топографическим  целым  –  неким  символом  общероссийского  культурного  пространства  (в  котором,  кстати,  в  «снятом»  виде  предстает  оппозиция  «Москва – Петербург»). Гребенщиковские улицы как аналогии гумилевских рек  вызывают еще  одну ассоциацию  – со  «Сном»  Гумилева  («Застонал я от  сна  дурного…»), где улицы также метафорически уподоблены рекам:

Ах, наверно, таким бездомным           

Не блуждал ни один человек         

В эту ночь по улицам темным,         

Как по руслам высохших рек. [Гребенщиков Б. Песни. – Тверь: ЛЕАН, 1997. – 528 с., т. 1, с. 225]

Явное сходство «Гарсон № 2» обнаруживает с «Заблудившимся трамваем» и в  общей сюжетной схеме  – возвращения в прошлое и обращения к тому, что в  жизни было дорого, с позиции «по ту сторону» земного существования. И здесь  обращению гумилевского героя к умершей невесте соответствует у БГ видение  мертвого прошлого:

Вот стол, где я пил; вот виски со льдом,         

Напиток стал пыль, стол сдали в музей,

А вот – за стеклом –         

Мумии всех моих близких друзей… [Гребенщиков Б. Песни. – Тверь: ЛЕАН, 1997. – 528 с., с. 365]

И  недоуменному  восклицанию  героя  Гумилева:  «Может  ли  быть,  что  ты  умерла!» – также соответствует не менее растерянная реплика героя БГ:  «А я  только  встал  на  пять  минут  –  купить  сигарет».  С  религиозным  видением  Исаакия и строками:

Там отслужу молебен о здравье         

Машеньки и панихиду по мне [Гумилев Н. С. Соч.: В 3-х т. – М.: Худ. лит., 1991., т. 1, с. 299] –

в «Гарсоне № 2» соотносится тоже своеобразный «молебен»:

А колокольный звон течет, как елей;         

Ох, душа моя, встань, помолись –         

Ну что ж ты спешишь?         

А здесь тишина, иконы битлов, ладан-гашиш;         

А мне все равно – лишь бы тебе было светлей.   [Гребенщиков Б. Песни. – Тверь: ЛЕАН, 1997. – 528 с., с. 365].

Автор: Т.А. Пахарева

Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.